SASHA CHIÓRNIY [16.208]

SASHA CHIÓRNIY 

Alexander Mijailovich Glickberg (ruso: Александр Михайлович Гликберг, más conocido como Sasha Chorny (Ruso : Саша Чёрный.

Nació el 13 de octubre 1880 - Murió el 5 Julio 1932), fue un poeta ruso, humorista y escritor para los niños.

Su nombre original era Aleksandr Mikhailovich Glikberg.

Su poesía despliega un don para la sátira, y juega ácidamente con la hipocresía de la sociedad burguesa. Maiakovski aprendió mucho de él. Emigró primero a Vilnius y más tarde a Berlín y a París. Su poesía no fue publicada en la Unión Soviética entre 1925 y 1060. Dmitri Shostakovski le rindió un póstumo homenaje con su pieza Sátiras, de 1960, para voz de soprano y piano, basada en un ciclo de cinco de sus poemas. 

Sasha Chiórniy (1880-1932): es el seudónimo de Aleksandr Glikberg, uno de los representantes de la poesía rusa satírica (1908-1918); entre otros seudónimos del poeta, prosista y traductor del Siglo de Plata etán el Soñador y Por sí mismo. Nació en Odesa en una familia de clase media, pero poco educada. Dos de los cinco hijos se llamaban Sasha: al rubio le apodaban «Blanco» y al moreno «Negro», de ahí que el poeta recibió su mote. El primer poema «Чепуха» (El galimatías) publicado por el poeta en la revista «Зритель» (Espectador) se difundió rapidaménte por toda Rusia, impactando a sus lectores como si fuese una bomba explosiva. A Sasha le empezaron a invitar a las revistas satíricas. En el año 1900 Sasha Chiórniy se convirtió en el trabajador muy activo las de revistas, tales como «Зритель» (Espectador), «Молот» (Martillo), «Маски» (Las máscaras), «Сатирикон» (Satirikón), entre otras. El hecho de que Chiórniy justificó todas las esperanzas como poeta y recibió mucha fama y reconocimiento entre 1908 y 1911 fue todo un logro de la revista Satirikón. Los poemas que se publicaban en Satirikón, sarcásticos y tiernos a la vez, influyeron en el obrar del jóven Mayakóvskiy que sabía de memoria prácticamente todos los poemas de Chiórniy y los recitaba a menudo. Sasha Chiórniy por la petición de Kornéy Chukóvskiy escribió 25 poemas para niños. En 1910 se editó su primer antología poética «Сатиры» (Las sátiras), seguida de la segunda «Сатиры и лирика» (Las sátiras y la lírica). Dmítriy Shostakóvich con el fin de conmemorar el talento del poeta ruso compuso un ciclo de música basado en sus poemas.




КРИТИКУ / 1909

Когда поэт, описывая даму,
Начнет: «Я шла по улице. В бока впился корсет»,—
Здесь «я» не понимай, конечно, прямо —
Что, мол, под дамою скрывается поэт.
Я истину тебе по-дружески открою:
Поэт — мужчина. Даже с бородою.





AL CRÍTICO

Cuando describe el poeta una dama,
Dice: —«Yo iba por la calle. En los costados me hincaba el corsé»—
El «yo» aquí no hay que entender en su sentido recto, verás,
Que detrás de esta dama no se esconde el poeta.
Te revelaré, como al amigo, la verdad:
El poeta es el hombre. Incluso con la barba.





РОЖДЕНИЕ ФУТУРИЗМА / 1909

Художник в парусиновых штанах,
Однажды сев случайно на палитру,
Вскричал и заметался впопыхах:
«Где скипидар?! Давай — скорее вытру!»
Но, рассмотревши радужный каскад,
Он в трансе творческой интуитивной дрожи
Из парусины вырезал квадрат
И… учредил салон «Ослиной кожи».




EL NACIMIENTO DEL FUTURISMO

Un día, por casualidad, se sentó en la paleta
El pintor en pantalón de lona,
Pegó un grito, se agitó con precipitación:
«¿Y trementina? ¡Venga, lo tengo que enjugar!»
Aunque, al examinar la cascada iridiscente,
En el temblor intuitivo-creativo envuelto
Ha recortado de la lona un cuadrado
Y ha fundado el salón «La piel del asno».

Para citar como un blog
Tokareva, Kseniya [Blog Internet]. Traducimos la poesía rusa al español, entrada de 12 de julio de 2015. 
Disponible en: <https://transruspoetry.wordpress.com/ >

MI AMOR

Algunos aman a una lavandera y otros aman a una duquesa,

    El opio de cada persona es el propio,

Pero yo estoy enamorado de la hija de la conserje.

    Nuestro romance es una cosa otoñal.

En nuestra cuadra, Liza es considerada remilgada,

    No le gustan los despliegues amorosos,

Pero aún así a menudo se desliza por ahí para verme,

    Escapando de las instancias de su madre.

Bajo mi guitarra de la pared

    Y retuerzo mi bigote con garbo,

Le he dado todo: el retrato de Korolenko*,

    Y un collar de cuentas verdes.

Suavemente, suavemente, apretándonos uno contra el otro,

    Masticamos nuestras almendras saladas,

Una fuga de noviembre nos es tocada por el clima,

    Nos calentamos con un chal ruso.

Y ahora el gato de Liza entra tras ella,

    Olfateando alrededor de los pisos del departamento

Y de repente estira su cuello,

    Cruza la mesa y se sienta delante nuestro.

El cactus de la chimenea estira sus púas,

    La pava borbotea como un abejorro,

Las manos de Liza son maravillosamente cálidas,

   Sus ojos son como los de una joven gacela.

El siglo veinte ha volado a lo lejos

    Y no tenemos pena por el pasado;

Somos marineros de un naufragio, sólo dos personas

   Comiendo en paz nuestras almendras.

Pero cuando las tablas del piso crujen en el pasillo

   Y la puerta se abre ampliamente,

Liza parte con los párpados bajos

   Al lado de su madre.

Los libros están desparramados sobre el viejo escritorio,

    Su pañuelo yace abandonado en el suelo,

Y pegajosos higos están dispersos en mi sombrero;

    En el rincón yace una silla volcada.

Déjenme tratar de aclarar lo que ha ocurrido

   Ahora que Liza se ha ido.

Tengo que decir la solemne verdad:

   Liza sólo tiene tres años.

[* Korolenko: Vladimir Galaktionovich Korolenko (1853-1921), un escritor ruso de cálidos y humanitarios cuentos líricos, que se oponía ácidamente al régimen bolchevique.]

Амур и Психея 

Пришла блондинка-девушка в военный лазарет, 

Спросила у привратника: «? Где здесь Петров, корнет» 

Взбежал солдат по лестнице, оправивши шинель: 

«Их благородье требует какая-то мамзель». 

Корнет уводит девушку в пустынный коридор; 

Не видя глаз, на грудь ее уставился в упор. 

Краснея, гладит девушка смешной его халат, 

Зловонье, гам и шарканье несется из палат. 

«Прошел ли скверный кашель твой? Гуляешь или нет? 

Я, видишь, принесла тебе малиновый шербет ... » 

- «Merci. Пустяк, покашляю недельки три еще ». 

И больно щиплет девушку за нежное плечо. 

Невольно отодвинулась и, словно в первый раз, 

Глядит до боли ласково в зрачки красивых глаз. 

Корнет свистит и сердится. И скучно, и смешно! 

По коридору шляются - и не совсем темно ... 

Сказал блондинке-девушке, что ужинать пора, 

И проводил смущенную в молчаньи до двора ... 

В палате венерической бушует зычный смех, 

Корнет с шербетом носится и оделяет всех. 

Друзья по койкам хлопают корнета плечу по, 

Смеясь, грозят, что завтра же расскажут всё врачу. 

Растут предположения, растет басистый вой, 

И гордо в подтверждение кивнул он головой ... 

Идет блондинка-девушка вдоль лазаретных ив, 

Из глаз лучится преданность, и вера, и порыв. 

Несет блондинка-девушка в свой ​​дом свой ​​первый сон: 

В груди зарю желания, в ушах победный звон.

Обстановочка 

Сынок Ревет. Побит за двойку с плюсом, 

Жена на локоны взяла последний рубль, 

Супруг, убитый лавочкой и флюсом, 

Подсчитывает месячную убыль. 

Кряхтят на счетах жалкие копейки: 

Покупка зонтика и дров пробила брешь, 

А розовый капот из бумазейки 

Бросает в пот склонившуюся плешь. 

Над самой головой насвистывает чижик 

(Хоть птичка божия не кушала с утра), 

На блюдце киснет одинокий рыжик, 

Но водка выпита до капельки вчера. 

Дочурка под кроватью ставит кошке клизму, 

В наплыве счастья полуоткрывши рот, 

И кошка, мрачному предавшись пессимизму, 

Трагичным голосом взволнованно орет. 

Безбровая сестра в облезлой кацавейке 

Насилует простуженный рояль, 

А за стеной жиличка-белошвейка 

Поет романс: "Пойми мою печаль" 

Как не понять? В столовой тараканы, 

Оставя черствый хлеб, задумались слегка, 

В буфете дребезжат сочувственно стаканы, 

И сырость капает слезами с потолка.

Анархист 

Жил на свете анархист, 

Красил бороду и щеки, 

Ездил к немке в Териоки 

И при этом был садист. 

Вдоль затылка жались складки 

На багровой полосе. 

Ел за двух, носил перчатки - 

Словом, делал то, что все. 

Раз на вечере попович, 

Молодой идеалист, 

Обратился: "Петр Петрович, 

Отчего вы анархист? " 

Петр Петрович поднял брови 

И, багровый, как бурак, 

Оборвал на полуслове: 

"Вы невежа и дурак".

Апельсин 

Вы сидели в манто на скале, 

Обхвативши руками колена. 

А я - на земле, 

Там, где таяла пена, - 

Сидел совершенно один 

И чистил для вас апельсин. 

Оранжевый плод! 

Терпко-пахучий и плотный ... 

Ты наливался дремотно 

Под солнцем где-то на юге, 

И должен сейчас отправиться в рот 

К моей серьезной подруге. 

Судьба! 

Пепельно-сизые финские волны! 

О чем она думает, 

Обхвативши руками колена 

И зарывшись глазами в шумящую даль? 

Принцесса! Подите сюда, 

Вы не поэт, к чему вам смотреть, 

Как ветер колотит воду чреву по? 

Вот ваш апельсин! 

И вот вы встали. 

Раскинув малиновый шарф, 

Отодвинули ветку сосны 

И безмолвно пошли под скалистым навесом. 

Я за вами - умильно и кротко. 

Ваш веер изящно бил комаров - 

На белой шее, щеках и ладонях. 

Один, как тигр, укусил вас в пробор, 

Вы вскрикнули, топнули гневно ногой 

И спросили: "Где мой апельсин?" 

Увы, я молчал. 

Задумчивость, мечты мать томно-сонной, 

Подбила меня на ужасный поступок ... 

Увы, я молчал!

Two Wishes

1.

To live on an exposed peak, 

To write uncomplicated sonnets.... 

Being sustained by the peasants 

With bread, wine, and cutlets.

2.

To burn my ships, those behind and ahead, 

To lie down, looking at nothing, in bed. 

Drift into dreamless sleep and, for ken's sake, 

Some one hundred years or so hence, awake.

1909

Two Counterarguments

One group clamors: “What is form? Child's play! 

When one pours runny manure into crystal – 

Does not the crystal become less desirable?”

The others contradict: “Simple-minded fools! 

Even the best wine served in cracked vessels 

Respectable people won't deign to consume.”

This argument can't be settled. Regrettable! 

Since it's possible to pour... wine into crystal.

1909

The Birth of Futurism

An artist, while wearing his canvas pants, 

had once upon a time sat on his palette and, 

jumping up, ran around huffing and puffing: 

“Where's the turpentine? I'll quickly wipe them!” 

But catching a closer glimpse of the rainbow 

he, in a creative trance of intuitive flow, 

cut out a square from the spotted canvas 

and organized a show: “The Skin of an Ass.”

1912