Yuri Kolker
Poeta, crítico literario y periodista, nació en Leningrado (San Petersburgo) en la antigua URSS, en el año 1946. Se graduó en el Politécnico de Leningrado y recibió su Ph.D. en biomatemáticas en 1978. Desde su más tierna infancia, escribió poesía. Sus poemas aparecieron por primera vez en forma impresa en la URSS en 1972, y desde 1981 también en Occidente. En 1980-1984, Kolker luchó por su derecho a emigrar. El KGB él y su familia hostigada. Él perdió su posición como científico. La prensa literaria dejó de imprimir su trabajo. A pesar de la presión y circunstancias difíciles, Kolker continuó escribiendo, y tomó parte en las publicaciones samizdat subterráneos soviéticos; preparó un dos volúmenes monumental colección anotada de Vladislav Khodasevich. Este trabajo literario importante, dedicado a un poeta prohibido, circuló en el metro URSS; La Presse Libre publicó de inmediato la colección en París en 1983. El permiso para salir de la URSS llegó finalmente en 1984 y, hasta 1989, Kolker vivía en Jerusalén, Israel, donde trabajó en la Universidad Hebrea. En 1989, Kolker se incorporó al Servicio Ruso de la BBC en Londres, donde ancló revistas de radio Paradigma y Europa. En el exilio, publicó copiosamente en casi todos los países donde existía una comunidad rusa. Él produjo siete volúmenes de poesía, entre ellos vamos a centrarnos en lo que es sin lugar a dudas, San Petersburgo, 2006, Distante de la Humanidad, Moscú, 1990, Epílogo, Jerusalem, 1985. Sus dos colecciones de ensayos: Aides Chill, 2008, y Osama bin Velimir, 2006, así como un libro de memorias una canción con Paréntesis, 2008, apareció en la prensa en San Petersburgo. Numerosos poemas y artículos de Kolker frecuentaban las páginas de las revistas más prestigiosas de Rusia Diáspora y Rusia post-comunista. Ha publicado nueve libros como editor y traductor. En la estética, campeones Kolker tradicionalismo liberal y repudia post-modernismo y vanguardia. Vive en Londres.
El pintor teje ropa fina para la Psique,
provoca asombro y esperanza en el hombre.
El científico arranca el velo
de los misterios de la naturaleza,
no piensa ni un poco en el hombre.
El pintor viste, el científico desnuda
y el trémulo mercader a los dos seduce.
*
La galería de espejos. La oscuridad de los espejos.
El derrotero de la noche. El arco sobre el agua.
Como un hilo severo. El resplandor celeste.
El viento de oriente y occidente.
El tiempo — el semitiempo — los tiempos.
El cuaderno de texto. Carta al joven.
El cuaderno de texto. El hormiguero estelar.
El epílogo. Los recuerdos de Euterpe.
El epílogo. La contemplación de la bola de cristal.
Fin de una época hermosa.
Traducciones del ruso de Natalia Litvinova
Ils aiment jouer avec des couteaux.
В черный шелк азиатской ночи
Отправляюсь с ножом в руке.
Чем восточнее, тем жесточе.
Нет случайных рифм в языке.
Ночь разбуженная, былая,
Хочет будущего хлебнуть.
От Роксаны до Хубилая
Матереет сабельный путь.
Полня ненавистью аорты,
Скачут взмыленные года.
Орды гонят на запад орды,
Орды едут на города.
Наплодив сыновей в избытке,
Удальцов с головы до пят,
Катят бешенные кибитки,
Двести тысяч осей скрипят.
Гунны, гузы, авары, тюрки,
Чтобы волю свою спасти,
С лютой смертью играют в жмурки,
Развосточиваясь в пути.
Табунами даль покрывая,
Предъявляют свои права
Азиатская сталь кривая,
Азиатская тетива.
Ханы, беки и багатуры.
Угры, вскормленные с копья.
Оногуры и кутригуры.
Эфталиты. Полынь-дарья.
Я без лезвия не узнаю,
Где теперь кочевье мое,
Чьей рукой Темучин к Дунаю
Тянет Азии острие.
КЛИНОПИСЬ
I
Жил в Согдиане поэт. Дактили не сохранились.
Имени мы не знаем. Знаем твердо одно:
Рыночный процветал в Согде язык, торговля
Бойкая шла. Согд — был. Ergo, был и поэт.
II
Ты, фарисейство, себя в счастьи мнишь благородством,
Нравственной высотой пред несчастьем кичась.
Царствуй, сытая спесь! Вдосталь собою любуйся.
До сумы и тюрьмы — ризы не запятнай.
III
Девушка плачет навзрыд: плох тридцать первый любовник,
Сердцу не больше он мил прежних, тех тридцати.
Горькая наша свобода! Зря за тебя мы сражались.
Цензор, плаха, костер — счастью служат верней.
IV
Впрямь ты готов быть вторым? В круг властителей тесный,
Цезарю поклонясь, Юлием рад вступить?
Бита карта твоя. Ты не будешь и сотым.
В дерзостном новичке дерзость нам не смешна.
V
Был ты душою велик, слабость прощал нам и злобу,
Нынче же, погляди, сам ты злобен и слаб!
— Мифом, — слышим ответ, — живы души. И ложью.
Великодушье всегда плохо осведомлено.
VI
Что? Четырех, говоришь, в мире друзей не сыщем,
Знай мы, как нас честят милые за глаза?
Полно! Каких четырех? Ты не сыщешь и пары.
Там же, где нет двоих, нету ни одного.
VII
Я не ослышался, нет? Ты живешь, ты страдаешь,
Радуешься, грустишь, — всё, чтоб стихи сочинять?
Бывший вожатый, прощай! Как дружить с гедонистом?
Цель твоя мне смешна, мир твой мелок и чужд.
VIII
Чернь легко отличишь. Ей, боящейся света,
Довод, ясный, как день, — что волкам головня.
Вы, властители дум, льстили тьме! Пожинаем
Весть благую свинца, логику топора.
IX
Смерть — особенный труд, но зато и последний.
Голову нужно поднять и улыбнуться врагу.
Ты, Леонидас, и ты, Бьярни, дайте мне руку!
Сына нет у меня. Нет у меня земли.
X
Отняли хлеб и кров, выворотили душу,
Выкололи глаза, вырезали язык.
Путник, пойди и скажи гражданам Ленинграда:
Здесь, под кельтской плитой, я обиду забыл.
30 марта — 2 июня 2005
Доблесть глупа, а ее антиподы умны.
Так уж устроена жизнь, что душа глуповата.
Даром бедняжку смущают вчерашние сны.
Схлынула честь. Аполлон отлучился куда-то.
Ценность — текучая штука. Поток Гераклит
Плещет и жалкие наши дела омывает.
Тешься собою-любимым, пока не болит.
Солнечных стрел не удержишь. Чудес не бывает.
Даже и Рим преходящ оказался. Латынь
Напрочь смело половодьем корявых наречий.
Что ж ты, дурак, донкихотствуешь? Поздно. Остынь.
Выгоды ищут Шопены страды человечьей.
У Одиссея находчивость бьёт через край.
Горлица ноева плачет в сети птицелова.
Здравствуй, сметливое племя младое. Прощай,
Глупая доблесть, старинное честное слово.
2001
Ты останешься в одной из ниш
Ночи, гипнотическая ложь,
Истины моей не потеснишь,
Власти надо мною не возьмешь.
Ты останешься на дне морском,
Где звездою теплится Земля
И библейский ящер над песком
Ходит, плавниками шевеля.
Челюсти свои не разевай,
Ужасом проникнутая тишь,
Истиной себя не называй,
Не сожрешь меня, не обольстишь!
20 января 2005
Памяти А. А. Костиной
Биологическая жизнь завершена...
Скажи, куда теперь отправилась она,
Старуха властная, что дочь твою растила,
И не прибавилось ли на небе светила?
Немногих я любил сильнее, чем ее.
Чудовищный вертеп, советское жилье
Своим присутствием она согреть умела —
И вот преставилась, умолкла, отлетела.
Слова покинули ее в предсмертный час.
Кивала нам, звала, не отрывала глаз,
Худая, страшная, всё вглядывалась в лица,
Последним ужасом пытаясь поделиться.
Не знаю, отчего всё валится из рук.
Не мать, казалось бы, не самый близкий друг,
Не часто, помнится, мы с ней и говорили —
А горько, будто вдруг в чулане затворили.
Проста была, строга. Наук не превзошла.
Носки вязала мне. Ватрушки нам пекла.
Любила, редкостная, зятя-белоручку,
Стирала, штопала и вырастила внучку.
Над речкой Плюсою чухонский есть лесок
С поляной ягодной. По ней, наискосок,
Гляжу, идут вдвоем, нагнутся то и дело,
И старшая чудесно так помолодела...
26 декабря 1999
ПИСЬМО
Как ты, Мария? По-прежнему ль смерть ненавидишь
Или она научила себя полюбить?
Что с языком? Пригодился арабский иль идиш?
Нужно ль Икбала и Галкина переводить?
Главное: что ностальгия? На родину — тянет?
Смерть ведь сродни эмиграции, только страшней.
Всё ли отъезды друзей, как предательства, ранят?
Как там с Россией? Хоть кто-нибудь слышал о ней?
Милая невозвращенка! Что жизнь — неудача, —
Старая новость. Кому же она удалась?
Веймарцу разве... А нас прочитают, не плача,
Каждый — в себе, над собою наплакавшись всласть.
17 октября 2000
ПРОЩАНЬЕ
Из любого билета счастливый он сделать умел,
В интегралах насвистывал, словно ходил по канату,
Был в студенчестве робок и тих, только разумом смел,
Докторскую шутя защитил и уехал в Канаду.
Что с ним дальше случилось, не знаю. Подруга одна,
Говоря о другом, мимоходом напомнила имя.
Я увидел Онтарио. Влаги сплошная стена
Поднялась за окном, с валким сейнером в дымке предзимья.
Нехитро и домыслить: женился, детей народил
Даровитых и вдумчивых, склонных к успеху и славе,
Стал профессором по теплотехнике, коттедж купил
В Монреале приветливом, в гостеприимной Оттаве.
А кому помешала в пути беспредметная грусть,
Клены в политехническом да ленинградские реки,
Те — по-своему счастливы. (Имя канадца, стыжусь,
Ускользнуло из памяти вновь, и теперь уж навеки.)
Есть китайцы меж тех, кто от Пушкина род свой ведет —
Не занятно ли? Есть аргентинцы, британцы, армяне.
Генофонд растекается вширь. Человеческий род
Всходит мерно, как сдоба, и тает в озерном тумане.
16 ноября 2000
Деревья форм своих не сознают,
Пространства свойств, незрячие, не знают,
Не видят, как хорош ажурный лист,
В прожилках, ими вызванный из мрака
Земли... И мрак невнятен им, а свет
Они воспринимают осязаньем,
Как ласку божества, его улыбку,
Но — внепространственную, как они.
Вот клен шумит под ветром, свеж и влажен.
Спроси его о месте, где он вырос,
И он ответит шорохом листвы
Недоуменно-мудром: я — нигде.
Душа в геометрическую точку
Не так же ли вмещается? — но мощно
Фрактальные развертывает формы
В пространстве смежном, разуму незримом...
Взгляни: вот мысль, согретая любовью,
Благоуханный, трепетный цветок,
Перед которым роза — праздник плоти...
Но некуда взглянуть. Опущен полог.
Душа и знает, что она жива,
А форм своих почувствовать не может,
И если спросишь: велика ли ты? —
Ответит горделиво: необъятна.
Но дух
И сам незряч. Уж он-то всякой формы
Лишен, в пространстве бесконечномерном.
Ни гауссовым колоколом вечным
В саду алгебраическом, ни кварком,
С которым наши мудрецы на ты,
Не связан, — потому и наслажденья
Не ведает — ни горечи, ни злобы,
Ни аромата нежного цветка,
Ни малодушья, ни великодушья...
2000
Художник ткет Психее тончайшие одежды,
Внушая человеку восторги и надежды.
Ученый с тайн природы срывает покрывало,
О бедном человеке не думая нимало.
Художник облачает, ученый обнажает,
А трепетный ценитель обоих ублажает.
20 февраля 2001
Кольцо, за ним крыльцо. Не шелест крыл —
Руке опора прочная перил.
На воздух можно тело положить.
Спины не разгибая, можно жить.
Земля и небо в родственной борьбе
Разыгрывают действо о тебе.
Рачителен дряхлеющий полет.
Скупец из чаши капли не прольет.
2001
No hay comentarios:
Publicar un comentario